А. Шортанов. "Всегда в седле".
Книжное издательство «Эльбрус», Нальчик, 1970. стр. 87-92.

     Клишбиев стоял на взгорке, широко расставив крепкие, с толстыми икрами ноги, обутые в новые хромовые сапоги. Он хмурился, недовольный, что ему пришлось тащиться из Нальчика в такую даль, до самого верховья Малкинского ущелья. «Правителем Большой и Малой Кабарды и пяти горских обществ» полковника Клишбиева назначили несколько лет назад, и мало кто из собравшихся здесь крестьян-скотоводов не знал его в лицо.
     Он приехал с казаками и личной охраной. Казаки перекрыли дорогу, по которой крестьяне гнали стада и отары на летние пастбища. Полковник стоял на возвышении, и от этого крупная массивная фигура его казалась еще внушительнее.
     - Я предостерегаю вас! Не бунтуйте! - жестким низким голосом говорил он, обращаясь к безмолвной толпе. (...)
     - Решение российских властей должно быть для нас законом. А решение о пастбищах - воля самого государя. (. . .) Для кавалерии царь требует от нас кабардинских лошадей, которые славятся во всем мире. И если мы не передадим коннозаводчикам Зольских пастбищ, то потеряем возможность сохранить племенных лошадей, чистую породу (. . .) И я призываю вас: подчинитесь!
     Клишбиев пустил в ход все свое красноречие. С лица его исчезло недовольное выражение, оно даже стало приветливым.
     - Так не уроним же кабардинской чести! Пусть не пойдет по России о нас плохая молва! (. ..)
     Ему не дали продолжать. Неподвижная до сих пор толпа зашевелилась, негодующе зашумела. Отдельные выкрики слились в один гневный всплеск. Передние ряды разомкнулись и пропустили вперед плотного коренастого паренька лет двадцати. На плече у него висели сумка и ружье. Клишбиев тотчас узнал его: «Опять Калмыков»,- прошептал он с досадой.
     Полковнику не раз приходилось слышать о том, что среди крестьян, живущих и устье Малки, зреют нежелательные настроении и, даже, возникла крестьянская организация «Карахалк», руководителем которой будто бы является Бетал Калмыков.
     Клишбиев недоуменно передернул плечами: почему-то этот парень раздражал его. (...) Между тем Бетал немного поднялся по склону и, повернувшись, обратился к толпе:
     - Все слышали, что сказал сын Клишбиевых? .. Он призывает соблюдать честь своей нации и заботиться, чтобы о нас не пошла по России дурная слава... - Калмыков бросил взгляд на полковника: - А ты сам, господин, разве всегда помнишь о законах чести? Если бы это было так, неужто ты стал бы отнимать у пас земли, которые принадлежали еще отцам и дедам тех, кто сейчас стоит перед тобой? Что же прикажешь, ваше высокоблагородие? … Значит, пусть скотина жалкого бедняка лижет голые камни на берегах Малки, в то время как твои стада будут тучнеть на пастбищах, испокон века принадлежащих карахалку? И это ты называешь честью кабардинца?..
     Клишбиев молчал, в упор глядя на Бетала. Он еще не решил, как себя вести в изменившейся ситуации, и тщетно пытался унять закипавшее в нем раздражение.
     - Кабардинские князья и уорки давно сожрали все, что у них было, и теперь, ковыряя в зубах, пасутся возле духана, выбирая кусок пожирнее. Этот кусок и есть наши Зольские и Нагорные пастбища!..
Полковник понял, что самое важное сейчас - заставить Калмыкова замолчать.
     - Кто ты такой? - обрушился он на юношу. - С каких пор в Кабарде безусый щенок лезет с разговорами раньше убеленных сединами уважаемых стариков?
Со всех сторон раздались выкрики:
     - Дай ему говорить!..
     - Пусть скажет!
     Из толпы вышел глубокий старик по имени Пшемахо Ирижев и приблизился к Клишбиеву.
     - Он молод, потому и не даешь ему говорить? - полувопросительно сказал он. - Но правда ведь не знает разницы в годах, господин. Ты волен отобрать у нас землю, но только аллах может отнять у человека дар речи. Мы пришли к тебе с миром. Видишь - мы плохо вооружены и не хотим, чтобы пролилась кровь. Но не поступайте с нами жестоко ...
     - Решение о пастбищах обязательно для всех, кто живет в Кабарде, Пшемахо,- сказал Клишбиев сдержанно.
     - Ты прав, уважаемый, мы действительно живем в Кабарде, - не отступал Ирижев, - но разве можно делить нашу землю без нашего ведома? Разве есть такие законы?
     - Так постановил Кабардинский сход ... (...) В Петербурге затвердили бумагу. Сам государь подписал её.
     Старого Пшемахо Ирижева все знали, как человека выдержанного и уважительного, который никогда не скажет лишнего слова и в споре непременно найдет способ уладить дело добром. Но и он с трудом сдерживал гнев. Глаза его загорелись:
     - Еще не родился ни один из Романовых, - сказал он, - когда наш скот пасся на Зольских и Нагорных пастбищах! И то, что творится теперь, - беззаконие и оскорбление, которого не прощают! Взгляни вниз по ущелью! Видишь?
     Клишбиев (...) бросил взгляд па нижнюю часть теснины, запруженную скотом. По правой стороне сплошной надломленной стеной громоздились скалы, слева, за дорогой, на дне пропасти, шумела бурная Малка. На узкой полосе земли, между скалами и обрывом, сгрудились отары овен, стада коров, табуны лошадей. Над ними клубилось пыльное облако. Заглушая неумолчный говор реки, разносилось вокруг конское ржание, блеяние голодных овец, мычание коров. Животные сбились в кучу, давили друг друга, сталкивали и пропасть. Возле стад метались чабаны и табунщики, тщетно пытаясь навести порядок. (. . .) Шум и неразбериха все нарастали: сзади, не видимые за поворотом дороги, подходили все новые и новые стада и отары, их чабаны, не зная, в чем дело, продолжали понукать животных и гнать их вперед.
     Трудно представить себе, более страшное зрелище, чем обезумевшая от страха масса скота. Крики и ругань гуртовщиков, жалобные стоны раздавленных или свалившихся с кручи овен и лошадей, злобный лап потревоженных волкодавов все смешалось в один несмолкающий протяжный гул.
     Клишбиева эта картина не взволновала. Он видел ее сейчас перед собой только Бетала Калмыкова, дерзкого парня в потертом бешмете. (. ..)
     - Эй! Стяните его оттуда! - крикнул он срывающимся голосом.
     Дна стражника из тех, что сдерживали людей и стада па дороге, бросились к Калмыкову. Тот сдернул с плеча двустволку. (. . .)
     - Не подходите! - твердо сказал он, вскидывая ружье и прицеливаясь. (. . .)
     Оба солдата переглянулись и мигом съехали вниз по склону. Увидев это ободренная толпа всколыхнулась.
     - Гоните стада! Чего вы ждете?! - Калмыков сделал широкий жест рукой, как бы расчищая дорогу.
     - Вперед! ..
     - Вперед! - подхватили воодушевленные его призывом скотоводы. - И позор тому, кто отступит!
     Пастухи двинули стада. Стоило передним тронуться с места вслед за могучим белолобым быком - вожатым, как все снова пришло в движение. «У-у-ей! У-а-х! - раздавались повсюду зычные окрики, дорога ожила, заплескалась вспененным пыльным потоком. На дороге в два ряда стояли верховые казаки и личная охрана полковника.
     - Назад! - во всю силу своих легких закричал Клишбиев!
     - Назад! - эхом отозвались казаки.
     Но было уже ясно, что остановить поток невозможно. Медленно и неотвратимо он заливал дорогу, приближаясь к заслону. Казаки едва сдерживали лошадей. Те, словно чувствуя надвигающуюся беду, дико всхрапывали, рыли землю копытами.
     - Назад! На-а-азад!